«Мама, кажется, сошла с ума!»
Голос дочери всерьёз встревожил Михаила.
Коллаж Галины Серебряковой
Через силу подходя к своему подъезду, Валентина Ивановна Лазарева даже тихо застонала сквозь стиснутые зубы — до того не хотелось открывать дверь. Так больше продолжаться не могло. Не могло… Легко сказать, если вся, страшно подумать — вся! — жизнь будет такой. Вошла, тяжело поднялась на третий этаж, прицелилась ключом в замочную скважину и… села на верхнюю ступеньку грязноватой лестницы.
Сверху кто-то спускался, шаркая ногами, но Валентина Ивановна и внимания не обратила, когда старушка-соседка с тревогой посмотрела на неё, только чуть придвинулась к стенке, пропуская. Потом всё же подняла голову, увидела знакомое лицо, поняла, что вот-вот прозвучит вполне себе доброжелательный вопрос, поводила рукой перед собой: не надо, не надо. Поднялась и шагнула к своей квартире.
Там лежала дочь Даша — ещё совсем недавно гордость Валентины Ивановны. По сути, она вырастила её одна, хотя Михаил, конечно, очень помогал. Они развелись по самой банальной причине: Миша встретил другую женщину. От обиды, душевной боли, унижения (чем та лучше, чем?!) еле удержалась от непоправимого поступка, уже и верёвку в магазине приглядела. Но трёхлетняя Даша весело щебетала, просилась на ручки, обнимала и чмокала в щёчку.
Сейчас у Михаила уже сын-старшеклассник, победитель всех и всяческих олимпиад по точным наукам, жена умница-красавица и прочие радости жизни. Даша у них чуть не каждые выходные бывала, дважды ездила с отцом и его семьёй в каникулы на море. Это Валентину Ивановну и злило, и утешало: с одной стороны, вроде как нечего чужим людям девчонку приваживать, а с другой, пусть и папаша в дочери поучаствует. И, кстати, о будущем её подумает. Пристроиться нынче сложновато.
Куда и как пристраиваться, она пока и сама не знала. Главное — образование хорошее получить. Михаил согласился платить за учёбу в университете, но Даша поступать отказалась. Что ж, насильно толкать не стали. И она пошла в колледж, выбрала экономическое отделение. Училась старательно, преподаватели советовали обязательно двигаться дальше, может, даже в столицу поехать. Валентина Ивановна, сама бухгалтер, с сомнением качала головой: разумно ли наживать горб, до старости копаясь в бумагах и теряя зрение?
— Какие бумаги, мама? — со смехом удивлялась Даша. — Компьютерный век!
Отец купил ей дорогущий ноутбук, попросил только играми и тупыми соцсетями не увлекаться.
— Я же не ребёнок! — рассердилась Даша.
— Ладно-ладно, считай, что я пошутил, — он погладил её по каштановым, вьющимся от природы волосам.
Валентина Ивановна работала в небольшой торговой фирме, освоила компьютер, но бумаг всё равно полно. Врач уже очки выписал. Зря Даша эту профессию выбрала, но её не переубедишь.
Так и жили-были тихо-смирно. Валентина Ивановна смотрела, конечно, чтобы какой-нибудь бесшабашный парень не сбил Дашу с толку. Дочь приводила иногда Костю, одногруппника. Мальчик как мальчик, вроде не нахальный, даже краснеть умеет, а ведь Валентина Ивановна всего-то и позвала попить чаю. Волнуется, видно, понравиться хочет.
А в сентябре прошлого года случилось такое, что разбило всё в пух и прах. Валентине Ивановне позвонили на работу из клиники: «Срочно приезжайте!». Помчалась, не помня себя. Оказывается, ребята из колледжа после занятий решили погулять по набережной. А Даша взлетела на парапет. Костя сначала поддерживал её за руку, но она вырвалась и, пританцовывая, пошла одна. То ли голова закружилась, то ли движение не рассчитала — и упала. Встать уже не смогла, хоть и не слишком высоким был тот парапет. Операция длилась и длилась, и Валентина Ивановна сидела на жёстком диванчике в коридоре и ждала, ждала…
Потом месяц дневала и ночевала в палате, не доверяя медицинскому персоналу. Даша была, как оловянный солдатик: только руками кое-как могла шевелить, а всё остальное тело будто отмерло. Валентине Ивановне дали отпуск. Ещё б не дали — такая беда-бедища! Она кормила дочь с ложечки, научилась менять простыни и бельё, ехала домой стирать, привозила свежее с запасом.
Михаил тоже часто бывал, садился у кровати, о чём-то негромко говорил, находил в себе силы улыбаться. Да, покупал редкие лекарства, беседовал с заведующим отделением. Но и всё. После-то он спокойно спал дома, ел-пил, с грязными тряпками не возился. Валентина Ивановна понимала, что не права, злясь на Михаила, он ведь ни в чём не виноват, но поделать с собой ничего не могла.
Дашу выписали. Врач сказал: мол, больше держать её в больнице нет смысла, будем наблюдать, возможно, понадобится ещё одна операция, хотя надежд на то, что девочка когда-нибудь встанет на ноги, мало. Сами будете ухаживать? Вот вам подробные рекомендации. Научитесь ставить уколы, а доктор будет регулярно навещать.
Дома Валентина Ивановна поначалу активно взялась за дело. Оборудовала, как посоветовали в клинике, постель. К ней поставила низкий столик, чтобы у Даши всегда всё было под рукой. Конечно, пришлось уволиться с работы. Ей назначили пособие, нищенское, но всё-таки. Раз в неделю приезжал Михаил. Даша оживала с ним, смеялась, с надеждой спрашивала:
— Папа, я же выздоровею, да?
— Ну а то! — отвечал он. — Потерпи, ладно? Я вот тебе самого лучшего профессора найду!
— Ты справляешься? — спрашивал он у Валентины Ивановны. — Может, сиделку нанять?
— Неужели ты думаешь, что чужая тётка будет заботиться лучше? — ядовито отвечала она.
— Да я ничего, — терялся Лазарев. — Тебе ведь очень трудно сейчас. Похудела вон, одни глаза на лице… Ты устаёшь, а с Дашей надо разговаривать спокойно.
— Подурнела, хочешь сказать? — взвивалась она. — Катись к своей красотке! — и буквально выталкивала его за дверь.
Прибегал и Костя. Валентина Ивановна не слышала, о чём они говорили, но однажды парень чуть не кубарем выкатился из комнаты Даши, а вслед ему полетел яростный крик:
— Ты идиот! Какая любовь?! Найди себе другую, понял? И не приходи больше никогда! Не могу тебя даже видеть!
Костя как-то по-детски всхлипнул, сдёрнул куртку с вешалки — и был таков. Но Валентина Ивановна всё же поймала его у лифта,
— Не надо тебе у нас бывать, — хоть и сочувствуя, сказала она. — Ты ей лишний раз напоминаешь, какой она была. И тот день проклятущий…
— Это я виноват, отпустил её руку, — угрюмо ответил Костя.
— Не терзай себя. И пока не появляйся. Глядишь, через месяц и сам не захочешь…
Ела Даша уже сама, читала и почти не расставалась с ноутбуком, пристроив его на животе.
— Что ты там всё ищешь? — поинтересовалась Валентина Ивановна.
— Я переписываюсь с разными людьми. Представляешь, они мне пишут и даже не знают, что я… — и кивнула на ноги. — Одна девушка пригласила в гости в Питер. Мам, я когда-нибудь увижу этот город?
— Увидишь обязательно, — сказала Валентина Ивановна и сама верила в свои слова.
Недели через две после разговора Дашу увезли в клинику на обследование, а потом Валентину Ивановну пригласили к заведующему отделением. С замирающим сердцем она услышала, что положительных изменений нет, новая операция может лишь повредить — в общем, перспектива самая туманная. Не исключено, что Даша останется в таком состоянии навсегда. При абсолютно здоровом сердце и других органах она проживёт долго. Надо искать ей посильное занятие. Мы можем порекомендовать вам профессионального психолога, потому что девочке всего девятнадцать лет, и ей будет очень тяжело. А специалист постепенно подготовит к страшной правде. Сами-то вы наверняка стараетесь поддерживать в Даше надежду на излечение. Когда-то придётся смириться с инвалидной коляской…
Валентина Ивановна вышла в слезах, думая: «Доченька, за что же тебе такое? А мне?». Она не стала рассказывать Даше о беседе с врачом. И первое время даже старалась кормить её повкуснее, терпеливо и ласково ухаживала, беспокоилась, как бы не образовались пролежни. Михаилу сообщила коротко: перемен ещё не наступило. Скорее всего, не веря или отказываясь верить в худший исход, хотела забыть то, что сказал доктор.
Но однажды, когда Даша уже уснула, а в стирку отправилась очередная партия белья, Валентина Ивановна как очнулась. Присев на край ванны рядом с тихо гудящей машиной, она позволила себе глубже проникнуть в смысл слов «навсегда» и «проживёт долго». Ведь это значит, что и сама она до конца своей жизни будет прикована к дочери, что часы, дни, недели, месяцы, сменяя друг друга, станут неотличимы.
А ей же всего сорок два, ещё замуж собиралась — почему нет? Есть даже пока тайный от всех мужчина, который согласился подождать, когда она решит некоторые «семейные проблемы», так она ему сказала. Но какой теперь жених, если у неё в приданом неизлечимо больная дочь? Чужому мужику оно надо? Валентина Ивановна залилась слезами отчаяния: её жизнь кончена. В интернат или дом инвалидов Дашу не сдашь. Туда, говорят, очереди, да и люди потом все кости перемоют…
Нет, конечно, не сразу на следующее утро, но Валентина Ивановна уже не в силах была ни подавить, ни скрыть раздражение, и настала минута, когда она, сдёрнув с Даши одеяло, грубо спросила:
— Что, опять обделалась?
Увидев, как мигом наполнились слезами глаза дочери, добавила:
— Ты на жалость мне не дави! У меня тоже нервы, ясно? Достала.
Посидев на лестнице, Валентина Ивановна вошла в квартиру, разделась и с сумкой в руках отправилась в комнату Даши. Вытащила моток верёвки и посмотрела на плафон:
— Крюк вроде крепкий. Чем так жить, лучше сдохнуть.
— Мама, — сдавленно крикнула Даша, — мамочка, ты что?! А как же я без тебя?
— Да пропади всё пропадом! — Валентина Ивановна швырнула верёвку и ринулась прочь, хлопнув дверью комнаты.
Даша вытащила из-под подушки мобильник:
— Папа, приезжай скорей. Мама, кажется, сошла с ума. Я боюсь.
Уже месяц Даша живёт у отца, ей наняли сиделку-медсестру. Михаил отыскал за рубежом клинику, где дочери, возможно, помогут. Валентина Ивановна даже не звонит, но Даша очень скучает по ней и ждёт. Вот и папа сказал, что она обязательно придёт.
