Актера Евгения Лебедева баловнем судьбы точно не назовешь. Через что он прошел, даже представить страшно. Но он не сломался, а стал Великим русским Артистом. Сам про себя он говорил, что выше звания Артист для него ничего не существует.
Евгений Лебедев. Артист. Глыба.
Сколько раз пересматривала спектакль «Энергичные люди», особенно ту сцену, в которой Лебедев ( Аристарх Кузькин) наливает себе в стакан вино, так и не поняла КАК он это играет…
Или его знаменитый Холстомер в «Истории лошади». Вроде перед тобой актер стоит, и ты это ясно понимаешь, а в то же время он лошадь…
Фантастический дар перевоплощения, такому ни в каких театральных академиях мира не научат. А он их и не оканчивал. Сам Евгений Алексеевич любил все свои роли и говорил, что в каждой из них есть часть его биографии.» В любом человеке есть и добро, и зло, важно – что в этом единоборстве побеждает…»
Родился он зимой 1917 года в Балаково. Отец его был диаконом. За это Женю в школе дразнили «поповским сынком», учиться ему по законам того времени разрешалось только до четвертого класса. Он плакал ночами в подушку, но терпел.
Даже одна училка ему как-то раз заявила перед всем классом:
— «Ну что, «лишенец», опять ходил в церковь? Опять слушал этот обман, этот опиум для народа? Ступай к отцу и скажи, что он – длинноволосый дурак!»
В семь или восемь лет ему мало было понятно про какой-то опиум, но ее слова он запомнил на всю жизнь. С таким злорадством они были сказаны.
Маленький Женя с родителями
Чтобы избежать ссылки на Соловки, его семья вовремя перебралась в Кузнецк, потом уже в другой городок, везде их преследовали. Чтобы Женя мог учиться дальше, ему надо было переселиться из «поповского дома».
Вот и отправили его родители к деду с бабкой в Самару. Там он скрыл свое происхождение, окончил восьмилетку. Потом поступил в ФЗУ на слесаря, а еще он увлекся театром, по вечерам занимался в драмкружке.
В 15 лет Евгений уже играл на сцене самарского ТРАМа! Все бы хорошо, да тут один «хороший» человек как-то узнал про происхождение Лебедева, да донес на него в милицию. Было собрание, на котором его отчитывали перед всем залом.
Из воспоминаний Евгения Лебедева: «Поповское отродье!» И еще: «Тебе не место среди нас! Театр – трибуна, а что ты будешь с этой трибуны говорить? Нести вражескую пропаганду? Вон! В колонию! На перевоспитание в социалистическом духе!» И все это выкрикивали мои друзья, для которых еще вчера я был – свой, Женька… Так я узнал, что такое предательство. Меня пригвоздили к позорному столбу. Кричали, ярлыки всякие клеили… Я стоял и плакал, мне было шестнадцать лет».
За укрывательство своего происхождения ему грозила ссылка в трудовой лагерь, поэтому он быстро уехал из Самары к родителям.
1933 год. В Нижнем Поволжье страшный голод. Людей не успевали хоронить, его отец священник тайком отпевал всех сутки напролет, хотя сам уже опухал от голода… Женю пристроили в техникум, в соседний городок, но отец ему сказал, что не стоит рисковать, все равно донесут чей ты сын. Посоветовал ехать ему подальше, в Москву.
Он и поехал в столицу. С первого раза поступил в театральный техникум при Театре Красной Армии. В техникум-то поступил, а где жить? На что питаться?
Нет ни прописки, ни продовольственной карточки. Жил на вокзалах, ночевал в подъездах, подбирал объедки в столовой, подрабатывал на стройке разнорабочим. Зимой(!) он ходил в каких-то драных физкультурных тапочках, вместо шарфа на шее — старое вафельное полотенце. Заболел малярией, потом фурункулезом.
Живя в таком аду, он учился и мечтал о большой сцене, перевелся в Центральный техникум театрального искусства (сейчас эти ГИТИС). Но вскоре его переформировали и Лебедева отправили в школу Камерного театра. Тот самый, который возглавлял Таиров.
На сцене — роскошь, шелка, бархат и тощий Лебедев в штопанных штанах, худой, больной. Будто только из концлагеря сбежал. Он пошел в театр, даже поднялся на второй этаж, а потом убежал резко оттуда. Постыдился он предстать в таком жутком виде перед самим Таировым.
Он решил до конца вылечиться, одеться, привести себя в порядок и уже в нормальном виде заявиться в театр. Чудом устроился разнорабочим на фабрику «Красный Октябрь», в шоколадный цех. Это его и спасло. Шоколад, который он ел тайком, помог организму справиться с болезнями.
На фабрике он активно играл в художественной самодеятельности. Как-то раз его отправили даже в Харьков на Всесоюзный смотр художественной самодеятельности работников пищевой промышленности, на котором он выступил лучше всех.
За что сам Микоян подарил ему за это добротный костюм. Небывалая роскошь, он о таком и мечтать не смел. И вот уже в 1936 году он, в костюме и приличных ботинках, вернулся в школу Камерного театра.
А за ним последовал 1937 год. Отца и мать Евгения Лебедева арестовали и вскоре расстреляли. В 20 лет он стал полным сиротой и сыном «врагов народа.» А еще он спас маленькую сестру Нину от этого клейма.
Сам отвел ее в детский дом. Соврал, что нашел девочку на улице и даже не знает, как ее зовут. Свою сестренку Лебедев спустя годы будет долго искать и найдет…
А в далекой Москве в те годы на него никто не донес. За все это время он несколько раз встречался с родителями тайно, по совету отца Евгений выдавал себя в столице за круглого сироту. Говорил, что лишился отца и матери еще в детстве.
Его не выдали, но Евгений Алексеевич всегда чувствовал, что он » пегий», с особым клеймом. Так он про себя говорил.
Потом в его судьбе был Тбилисский театр, судьбоносное знакомство с Георгием Товстоноговым, (у его матери он снимал комнату) и с которым будет связана вся дальнейшая его творческая судьба.
Потом война. Сотни выступлений перед фронтовиками на передовой и в госпиталях.
В 1949 году он сыграл на сцене самого Сталина, за эту роль он был удостоен Сталинской премии. Тогда уже все знали кем был его отец.
» В обкоме партии возмутились: «Как можно роль товарища Сталина доверить Лебедеву чьи родители знаете, кто были?..»
Товстоногов возражал: «Но ведь товарищ Сталин тоже в духовной семинарии учился…». Еле отстоял. Вскоре меня выдвинули в депутаты Ленсовета, и все равно поступило указание: «Про родителей в автобиографии не указывать». За границу не выпускали.»
В 1950 году актер женился на сестре Товстоногова — Нателе. Это был его второй брак. О первом браке с актрисой Натальей Петровой, в котором в 1939 году у них родилась дочь Ирина, известно очень мало. Раньше не принято было об этом спрашивать. А с Нателой Товстоноговой актер прожил душа в душу всю оставшуюся жизнь.
Почти сразу после свадьбы им дали квартиру рядом с квартирой Георгия Товстногова, и вскоре в стене была прорублена общая межквартирная дверь. Лебедев и Товстоногов были как братья, они были единомышленники, одной породы… В 1952 году у Евгения и Нателы родится сын Алексей. Годы спустя он станет режиссером.
Спустя шесть лет Лебедев перейдет с Товстоноговым в Большой драматический театр им. Горького, на сцене которого прослужит до конца жизни.
Много Евгений Алексеевич снимался и в кино, всех ролей и не перечислишь, а первый его киногерой на экране был Кощей Бессмертный в фильме » Римский — Корсаков».
Снялся он и в первой экранизации романа Каверина «Два Капитана».
Очень мощно он сыграл в фильме «Блокада», за роль Королева он получил государственную премию.
Евгений Алексеевич играл в театре, снимался в кино, преподавал актерское мастерство, а еще он писал рассказы, эссе, и любил вырезать из дерева разные фигурки. Он не любил рассуждать об искусстве, он просто играл так, что глаз не оторвать…
После инсульта в преклонном возрасте он очень быстро восстановился и свой 80-летний юбилей, который был в середине января, он отмечал с размахом, в театре в его честь был большой бенефис, а 9 июня 1997 года актер скончался.
Похоронен Народный артист СССР Евгений Лебедев на Литераторских мостках Волковского кладбища в Петербурге. Его супруга Натела Товстоногова пережила его на шестнадцать лет. Теперь они вместе. Светлая память.
Евгения Алексеевича как-то спросили о роли, которую он мечтает сыграть. И он ответил неожиданно:
«Хочу сыграть дерево. Да, дерево! Ему, которое за триста или даже четыреста лет столько на своем веку всякого повидало, наверняка есть о чем поведать людям… Понимаю, идея немного сумасшедшая, но все же – если бы нашелся автор, чтоб написать такую, несколько отстраненную, философскую роль…».
Очень жаль, что он не успел сыграть дерево. Он бы смог…
