Тёмным угрюмым днём 28 декабря 1925 года в запертом номере гостиницы «Англетер» был найден мёртвым, с петлёй из разорванной простыни вокруг шеи, поэт Сергей Есенин.
Его, красивого и бесшабашного, всегда любили женщины, и он их любил: ярко, страстно, порывисто и… недолго.
Единственной женщине, которая не ответила Есенину взаимностью, о его смерти сообщили по телефону. Именно Августе Миклашевской были посвящены одни из самых проникновенных стихотворений цикла «Любовь хулигана».
Сергей Есенин и Августа Миклашевская встретились в августе 1923 года. Брак поэта с Айседорой Дункан трещал по швам, сердце его свободно – мог ли он устоять перед той, о которой говорили: «Красоты непомерной!»
«Большие карие глаза, прямой нос. Чудный маленький рот, ничего броского», – так описывала внешность Гути Миклашевской Анна Никритина
Их познакомила коллега Августы по Камерному театру, супруга поэта-имажиниста Анатолия Мариенгофа Анна Никритина. Сергей бросил на Августу быстрый и, казалось бы, мимолётный взгляд, но с того самого момента думать ни о ком другом уже не мог.
О жгучей брюнетке с бездонными, тёмными, как смородина, глазами, обольстительной улыбкой и гибким станом судачили, что она разбила не одно сердце. Дворянка, одна из двенадцати детей Леона (Леонида) Сергеевича Спирова, эта очаровательная девушка получила хорошее образование и обучалась в театральной школе при Ростовском драматическом театре.
К моменту судьбоносной встречи с Есениным тридцатидвухлетняя Августа – мать пятилетнего сына, была одинока и независима. Брак с сыном ростовского нотариуса Иваном Сергеевичем Миклашевским быстро превратился в формальность, поскольку, не прожив с мужем и года, Августа отправилась в Москву продолжать обучение актёрскому мастерству.
«Большая, статная. Мягко покачивались бёдра на длинных ногах. Не полная. Не тонкая. Античная, я бы сказал. Ну, Афродита, что ли. Голова, нос, рот, уши – точёные. Волосы цвета воробьиного крыла. <…> Глаза, поражающие в своём широком и свободном разрезе, безукоризненном по рисунку. Негромко говорила, негромко смеялась. Да нет, пожалуй, только пленительно улыбалась». Из воспоминаний Анатолия Мариенгофа об Августе Миклашевской
Вскоре молодая актриса увлеклась танцовщиком и балетмейстером Большого театра Львом Лащилиным, которого режиссёр Камерного театра, знаменитый Александр Таиров пригласил в качестве репетитора.
Да какое там «увлеклась!» По признанию самой Августы Леонидовны – «совсем потеряла голову». Невзирая на то, что Лащилин был несвободен, отважилась на решительный шаг: «Как-то я сказала Лащилину, что хочу иметь ребенка. Его ребенка, а не вообще…»
Тот не отговаривал Августу, однако заметил, что ей трудно будет поднимать малыша одной. «Тебя это не должно касаться. Ребёнок станет только моим», – ответила она.
Сын Игорь появился на свет 30 мая 1918 года, однако Лащилин, в отличие от возлюбленной, уладившей все формальности с бывшим мужем, вовсе не собирался разводиться с женой. Мальчик получил отчество Львович, но фамилию Миклашевский, против чего Лев Лащилин совсем не возражал.
Лев Александрович Лащилин
Вероятно, Сергей Есенин, имевший бешеный успех у женщин и никогда не встречавший отказа, был уверен в том, что завоюет внимание Августы. Хотя… Кто знает, что скрывалось за внешней бравадой и самоуверенностью русоволосого бунтаря.
Несмотря на кажущуюся открытость, настоящих друзей у Есенина не было. Всё сводилось к разгульному веселью в ресторанах, где приятели были не прочь покутить за его счёт.
«Как-то сидели в отдельном кабинете ресторана «Медведь» Мариенгоф, Никритина, Есенин и я, – вспоминала позднее Августа Леонидовна. – Он был какой-то притихший, задумчивый… – Я буду писать вам стихи. Мариенгоф смеялся: – Такие же, как Дункан? – Нет, ей я буду писать нежные… Первые стихи, посвященные мне, были напечатаны в «Красной ниве».
О знакомстве с Есениным сама Августа Леонидовна вспоминала так: «Познакомила меня с Есениным актриса Московского Камерного театра Анна Борисовна Никритина, жена известного в то время имажиниста Анатолия Мариенгофа. Мы встретили поэта на улице Тверской. Он шёл быстро, бледный, сосредоточенный. Сказал: «Иду мыть голову. Вызывают в Кремль» («мыть голову» по-есенински означало «пойти к парикмахеру» – прим. автора). У него были красивые волосы – пышные, золотые. На меня он почти не взглянул»
Сергей Есенин и Анатолий Мариенгоф
Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Был я весь как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.
Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз златокарий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.
Между тем молодая актриса, дивной красоты которой, казалось, не могли коснуться житейские бури, переживала не самый простой период своей жизни.
Камерный театр в 1923 году отправился на длительные зарубежные гастроли. Таиров не разрешил Августе взять с собой сына, а оставить его было не на кого. Миклашевская продолжала числиться в труппе, но осталась без ангажемента и, как следствие, без заработка.
Однажды вечером у соседа Августы, молодого режиссера Фореггера, гостил Владимир Маяковский. Он неожиданно постучал к ней под предлогом необходимости позвонить по телефону. Окинув взглядом, спросил: «Вы Миклашевская?» И, получив утвердительный ответ, протянул: «Да…» Телефоном Маяковский так и не воспользовался. Он просто был наслышан о поразительной красоте Миклашевской от Есенина и хотел взглянуть на неё
Она устроилась в ночное кабаре с ироничным названием «Нерыдай», ожидая возвращения театра с гастролей. Однако, когда труппа вернулась в город, Августа не нашла свою фамилию в списках исполнителей, занятых в репертуаре нового сезона:
Таиров не простил ей «отступничества». Ничего не выясняя, гордая актриса подала заявление на увольнение.
В это время артистическая Москва полнилась слухами о любви Есенина: «Мартышка (такое прозвище закрепилось за Никритиной) уже пристраивает к нему в невесты свою подругу Августу Миклашевскую. Актрису из Камерного. Записную красавицу».
А Есенин и Миклашевская часами бродили по Москве, ездили за город, где подолгу гуляли. «Была ранняя золотая осень. Под ногами шуршали желтые листья… «Я с вами как гимназист…» – тихо с удивлением говорил мне Есенин и улыбался. <…> Он мог часами сидеть смирно возле меня», – писала Августа в своём дневнике.
По-смешному я сердцем влип,
Я по-глупому мысли занял.
Твой иконный и строгий лик
По часовням висел в рязанях.
Я на эти иконы плевал,
Чтил я грубость и крик в повесе,
А теперь вдруг растут слова
Самых нежных и кротких песен.
Не хочу я лететь в зенит,
Слишком многое телу надо.
Что ж так имя твое звенит,
Словно августовская прохлада?
Они встречались всё реже, каждый проживал свою жизнь и свою судьбу.
«Я понимала, что переделывать его не нужно! Просто надо помочь ему быть самим собой. Я не смогла этого сделать. Слишком много времени приходилось тратить, чтобы заработать на жизнь моего семейства. О моих затруднениях Есенин ничего не знал. Я зарабатывала концертами. Мы продолжали встречаться, но уже не каждый день. Начались репетиции в театре «Острые углы», – вспоминала Миклашевская.
Потом Есенин долго лежал в больнице с повреждённой рукой, уезжал из Москвы по делам… Вернувшись и проезжая на извозчике, случайно увидел Августу, соскочил, подбежал к ней: «Прожил с вами уже всю нашу жизнь. Написал последнее стихотворение:
Вечер чёрные брови насопил.
Чьи-то кони стоят у двора.
Не вчера ли я молодость пропил?
Разлюбил ли тебя не вчера?
Как всегда тихо прочитал всё стихотворение и повторил: «Наша жизнь, что былой не была…»
«Мне хотелось встать и пойти за ним, – винила себя в разрыве Августа, – всё равно куда. Я передержала какую-то минуту, другую и поняла, что опять что-то бессмысленно сломала в себе…»
В ноябре 1925 года Августа Миклашевская и Сергей Есенин виделись в последний раз. В декабре раздался тот самый телефонный звонок: ей сообщили, что Есенина не стало. «Всю ночь мне казалось, что он тихо сидит у меня в кресле, как в последний раз сидел».
![«Я видела, как ему трудно, плохо, как он одинок. Понимала, что виноваты и я, и многие ценившие и любившие его. Никто из нас не помог ему по-настоящему. Он тянулся, шёл к нам. С ним было трудно, и мы отходили в сторону, оставляя его одного». Из воспоминаний Августы Леонидовны Миклашевской «Встречи с поэтом», опубликованных в 1965 году, [11, c. 355]](https://skverweb.ru/wp-content/uploads/2023/02/ya-videla-kak-emu-trudno-ploho-kak-on-odinok-p.jpeg)
«Я видела, как ему трудно, плохо, как он одинок. Понимала, что виноваты и я, и многие ценившие и любившие его. Никто из нас не помог ему по-настоящему. Он тянулся, шёл к нам. С ним было трудно, и мы отходили в сторону, оставляя его одного». Из воспоминаний Августы Леонидовны Миклашевской «Встречи с поэтом», опубликованных в 1965 году, [11, c. 355]
Августа Леонидовна Миклашевская пережила Есенина на долгих 52 года и скончалась в возрасте 86 лет 30 июня 1977. На похоронах звучали бессмертные строки, пережившие и того, кто их написал, и ту, кому они были посвящены:
Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.
Чужие губы разнесли
Твоё тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.
Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только жёлтый тлен и сырость.
Ведь и себя я не сберёг
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берёз изглоданные кости.
Вот так же отцветём и мы
И отшумим, как гости сада…
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.
Августа Леонидовна Миклашевская в своей квартире, 1976 год
Последняя воля Августы Миклашевской «Тело сжечь, а пепел развеять по лугам и лесам» была исполнена только наполовину. Прах прекрасной есенинской Музы нашёл последнее пристанище в колумбарии Ваганьковского кладбища.
Как-то раз Есенин зашёл к Августе домой, на улицу Качалова, 21. У неё был болен сын. «Я сидела возле его кроватки. Поставила ему градусник и читала вслух. Вошёл Есенин и, когда увидел меня возле моего сына, прошёл тихонько и зашептал: – Я не буду мешать…Сел в кресло и долго молча сидел, потом встал, подошёл к нам: – Вот всё, что мне нужно, – сказал шёпотом и пошёл»
