В молодости Василий и Лида и счастливая мать Лиды.
Василий Дубин был старшим в семье. Он с тринадцати лет начал работать в своей родной деревеньке. В лучшую пору, когда картофель еще не считали в подполе на штуки, мать ставила на стол закоптелый чугунок с горячими картошками. Вася уступал в еде сестрам.
Веснами приходилось совсем туго. Конь Пионер совсем был слабый и тяжело, еле-еле тащил плуг, чтобы вспахать грядки. Вася отдавал еду коню, тот проглатывал кусочки в одно мгновение и потом долго шарил мягкими губами по жесткой мальчишечьей ладони, выбирая даже запах.
Бригадир отмечал Васю среди подростков, говорил матери:
— Хозяином растет парень. — И со вздохом добавлял: — Отец бы глянул.
— Отец не глянет, — вздыхала мать. — Когда на фронт уходил, Васе наказ, как взрослому, дал: и дома, и в поле его заменить.
— Ко мне пришел лет двенадцати, — вспоминает бригадир, — говорит серьезно: «Я теперь один мужик в доме. Лошадь за мной закрепите». Посмотрел я на него: сам чуть повыше колеса, шея как ниточка. Нет уж, говорю, иди в подпаски. А он глянул исподлобья и опять свое гнет: «Мне сестер кормить надо!» Так вот и пришлось отдать ему лошадку — Пионера.
Только исполнилось Василию семнадцать, а выглядел он старше. Суровый взгляд ясно-голубых глаз, немногословность и основательность во всем. Он так и судьбу свою устраивал — основательно.
На деревенские гулянья ходил редко, сидел и молчал. А через два года пригласил на кадриль самую красивую хохотушку Лиду. Потом задержал ее руку в своей и сказал:
— Жениться я думаю, пойдешь за меня?
Лида так и ахнула, даже улыбка сползла с лица:
— Вася, ты же меня не знаешь совсем…
Дома в шутку сказала матери: «К свадьбе готовься, Вася Дубин замуж зовет!»
«Да ну, — подивилась мать. — Вроде и не гулял он с тобой.
А знаешь, доча, я тебе присоветую за него идти. Пословицу, поди, помнишь: выбирай парня на гулянке, а мужа в поле!»
Послушалась Лида совета матери. Хорошо ей с Василием жилось и живется, душа у него, словно вода в лесной речке. Только к характеру Василия привыкать долго пришлось.
Она на покос, к примеру, как на пожар собирается, а муж посидит, подумает, косу проверит и только тогда уж пойдет.
Она уж косой намашется до его прихода, а он позже начнет, да больше сделает. Посмотрит на ее покос, глаза голубые заискрятся: «Торопыга ты, торопыга», — скажет.
Дубин любил работать один, любил распланировать вперед дней на десять, что ему надо делать.
В этот день Дубин получил зарплату, пришел домой положил деньги на сервант, поспешил во двор. Не дождавшись его, жена поила корову и бычка. Он шутливо сказал: «Каждый сверчок знай свой шесток. Иди в дом, тяжело ведь с ведрами».
Лидия Ивановна глянула на него с благодарной улыбкой. Как ее Вася внимателен и бережен с ней… Подойти бы, дотронуться до плеча, сказать, мол, умаялся за четыре-то десятка лет с железяками своими, отдохнул бы. Да разве скажешь, враз колючим станет, как тот ежик, который всегда выкатывается летним утром под ноги во дворе и сердито фыркает.
Лидия Ивановна ушла в дом, а через минуту вернулась взволнованная:
— Вася, что там за деньги?
— В конторе дали.
— Но это же очень много.
— Сколько заработал.
— Что же раньше не давали, или работал хуже?
— Выходит так.
Наутро рассказал Дубин напарникам про этот разговор. Симонов засмеялся:
— У меня такая же история.
— Мужики, — прищурил голубые глаза Дубин, — сдается мне, что теперь мы будем всегда так получать. Ведь выращиваем «золотой корешок» — цикорий.
Рано утром, как всегда, муж собрался на работу: «Ну, я пошел». Она проводила взглядом в боковое окно невысокую, но крепкую фигуру мужа, чуть сутулую от долгого сидения в тракторе спину, упрямый затылок. Подумала со вздохом: «Под его ли годы такие заботы. Депутатом вон выбрали, теперь не только о земле заботиться надо — и о людях.»
Как же быстро пролетели годы, — думала Лида, — вот уже и дети взрослые, все разъехались, кто куда.
Но зато, когда наступает лето, так радостно на душе, потому что приедут самые родные и дорогие наши дети и внуки.
