Татьяна, а каким было ваше детство?
Я была не слишком жизнерадостным ребенком, сама по себе, и в этом никто не виноват. Я много страдала – из-за бездомной собаки на улице, из-за рассказа про «гуттаперчевого мальчика», из-за того, что в детском саду меня опять отсадили на лавку – слишком высокая, пару не найти, из-за того, что бабушка поругала, и т. д. У нас с сестрой прекрасные родители – лучше и желать нельзя.
Единственное, пожалуй, в чем я могу их упрекнуть, так это в том, что они часто ссорились — вспомнить страшно. Я пугалась и считала, что виновата в их ссорах. Потом, повзрослев, я поняла, что им так интересней жить: они ссорятся, потом мирятся, потом опять ссорятся.
Маленькой я этого не понимала и страдала. Сейчас точно так же страдает Тимофей, наш младший сын, когда мы ссоримся с Женей. У него прямо мордаха меняется, так он пугается и не хочет, чтоб мы ссорились. И мы стараемся не ссориться, когда он в поле зрения.
Ваш самый страшный комплекс – это…
Их несколько. Я самый плохой писатель в природе. Я дурная мать и отвратительная жена. Напоследок – толстая тетка в очках и с косоглазием.
Что является для вас самым невозможным в жизни? С чем вы не смиритесь никогда ни за какие коврижки?
С невыносимым самодовольством, с которым люди портят и губят все хорошее, что им дал Бог. Любовь, доброту, сочувствие. Лес, речку, лужайку. Я ненавижу бессовестных. Я терпеть не могу хамства, зависти, необразованности.
Я не понимаю упоения, с которым человек старается научить другого человека жить. В разговоре, в интернете – где угодно. Ведущий приглашает на интервью старого актера, или молодую певицу, или неважно кого, и тут же накидывается на него с замечаниями и поучениями: «Вы ушли от жены, вы развелись с мужем, вы сказали, что вам не нравится Шукшин, – как вы могли!» Подобного идиотизма не выношу, никогда в нем не участвую.
Чем для вас стала смерть вашей сестры? И смерть вообще?
Наша жизнь – общая, одна на двоих, с ее рождения начавшаяся – кончилась. Наступила какая-то другая, к которой мы все, семья, еще пока не очень приспособились. Это трудно объяснить. Мне жаль, что призрак коммунизма, который благодаря Карлу Марксу бродит по Европе, напрочь лишил нас веры в Бога.
Нет, так или иначе мы все стараемся верить или делаем вид, но получается, что без веры жить нельзя вообще. Ну в прямом смысле слова. Без веры выход только один – как можно скорее помереть, чтоб не мучиться так сильно. Сказки о том, что время лечит, – это чепуха, ничего оно не лечит. Со временем тоска только усиливается, именно потому, что время идет.
С сестрой Инной. Источник фото: starhit.ru
Вот мы не видимся месяц, два, полгода. И за столом среди нас – дыра, хотя все места заняты, мы специально рассаживаемся так, чтоб не было дыры, но она есть. И в разговорах – дыра. И в душах. Спасает вера – самая простая, примитивная, та, которую так старательно уничтожали коммунисты. Я верю, что мы увидимся, что – не навсегда, что сестра где-то на море в полосатой шляпе и с толстой книжкой – она страшно любила толстые книги. И еще мы… мечемся. В прямом смысле слова.
Мы стали метаться сразу после похорон. Через три дня все разъехались в разные стороны! Племянницу, дочь сестры, моя подруга забрала к себе во Францию. Мы с младшим сыном Тимофеем кинулись в Нижний Новгород. Старший сын с девушкой уехал в Карелию. Мой муж отбыл на какие-то глухие севера, выбив себе командировку на газопровод — он инженер.
Муж сестры улетел в Бразилию на долгоиграющую научную работу. Потом мы все вернулись и опять разъехались. А потом опять вернулись. У нас не получается без нее жить, понимаете? «Жизнь, в которой не было ни дня фальши, вряд ли кто-то знает, что дальше…»
Чему нас учит смерть близкого человека? И учит ли чему-либо?
Смерть не учит. Она приходит и все расставляет по своим местам. Очень прочищает души и мозги. Не только мне, но и нам всем – моему мужу, Инкиному мужу, ее дочке, моим сыновьям и невестке – в одночасье стало наплевать на ковид, Дональда Трампа и митинги в Белоруссии. Понимаете? За год мы пережили две смерти – мамы и сестры.
Мы своими глазами увидели, что «смерть приходит с набором отвратительных инструментов», как писал Шварц. Мы больше ничего не боимся и перестали тратить время, которое конечно и скоротечно, на раздумья об идиотских политиках и разговоры об изменении климата. Мы завели еще одну собаку, подлатали беседку и купили в ванную новые полотенца. На карантине мы читали книжки, пекли пироги и разговаривали по душам. Только это имеет смысл.
Согласны ли вы, например, с фразой: счастье – это когда мама жива? Или для вас этого критерия недостаточно?
Счастье – когда мама жива и здорова, пьет чай с сушками и земляничным вареньем, хохочет и канючит, что в субботу гости, а ей так неохота возиться! «Танюш, может, вы с Инкой приедете и все приготовите?» Счастье, когда Инка на своей огромной гиппопотамистой машине приезжает с рынка и привозит багажник зелени, мяса, фруктов, а еще букет и арбуз.
Счастье, когда не нужно каждый день ездить в реанимацию. Счастье, когда можно не класть на ночь телефон так, чтоб схватить его при первом же звонке. Счастье, когда светло и радостно на душе и не ждешь от жизни никакого подвоха. Счастье – это отсутствие несчастья, понимаете?..
